Одежда Пожарников Из Чернобыля В Москве В 6 Больнице
Содержание
- 1 В тени Чернобыля: Подлинная история пожарного Василия Игнатенко и его преданной Людмилы
- 2 Они умирали, потому что их лечили в Москве»: герой, которого не показали в сериале «Чернобыль», рассказал правду об аварии (Обозреватель, Украина)
- 3 Пожарные ЧАЭС
- 4 Тридцать лет Чернобылю: памяти героев-пожарных (ФОТО)
- 5 Забытый герой Чернобыля
- 6 Одежда Пожарников Из Чернобыля В Москве В 6 Больнице
- 7 Одежда Пожарников Из Чернобыля В Москве В 6 Больнице
- 8 МЕДИКИ В ПЕРВЫЕ ЧАСЫ ПОСЛЕ АВАРИИ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС
- 9 Атомная медсанчасть
- 10 Где В Москве Лечили Чернобыльцев 6 Больница
В тени Чернобыля: Подлинная история пожарного Василия Игнатенко и его преданной Людмилы
Когда Василий был в смене, Людмила часто смотрела в окно и любовалась супругом. Весной 1986 года они уже знали: у них скоро будет ребёнок. Мечтали, как славно заживут втроём. 27 апреля они собирались поехать с мужем к его родным, надо было помочь посадить огород. Но 26 апреля 1986 года перечеркнуло все надежды.
И снова Людмила всеми правдами и неправдами добилась свидания с мужем. Она была худенькой, о её беременности никто не знал. Заведующая радиологическим отделением долго расспрашивала девушку. А Людмила отчаянно врала о том, что у них с Васей двое детей, сын и дочь. Завотделением Ангелина Васильевна Гуськова поверила и позволила ей на полчаса пройти к мужу, запретив прикасаться к нему. Людмила уже тогда знала: она никуда из больницы не уйдёт, будет рядом с Васей.
Василий Игнатенко был одним из первых пожарных, которые прибыли на Чернобыльскую АЭС тушить пожар. Рядовой пожар, как они тогда думали. Сегодня историю Василия и Людмилы Игнатенко знает весь мир благодаря сериалу «Чернобыль», премьера которого состоялась 6 мая 2022 года. Честны ли были создатели сериала со зрителями, рассказывая о судьбе героя и настоящем подвиге преданности и самоотверженности, который совершила его 23-летняя супруга?
В первую же встречу Людмила удивилась, насколько новый знакомый разговорчив. Он всё время рассказывал какие-то истории и беспрестанно сыпал шутками. В тот вечер он пошёл её провожать. Это была первая любовь. Но тогда она даже не догадывалась, насколько сильной она может быть.
Через три года Василий и Людмила поженились, жили в общежитии прямо над пожарной частью. Строили планы, мечтали о детях. Они прожили три года и не успели даже насмотреться друг на друга. Все время ходили, держась за руки, и признавались друг другу в любви.
Она всегда держала его за руку. И не обращала никакого внимания на запреты врачей. Ей казалось: она сможет его спасти силой своей невероятной любви. Она всегда думала о нём. А потом был День Победы. Раньше Василий мечтал показать ей салют в Москве. Вечером он попросил жену распахнуть окно, и тут же в небе стали распускаться огненные букеты. Он достал из-под подушки три гвоздики и протянул Людмиле: он обещал на каждый праздник дарить ей цветы. И тут уговорил медсестру купить букет для жены.
В 1986 году киевские радиологи не могли вступать в открытые конфликты с московскими. Но Киндзельський все равно делал свое — после диагностирования, кроме гамма-облучения, еще альфа и бета, он применил диаметрально другой метод лечения: подсаживал донорский костный мозг внутривенно, НЕ убивая собственный костный мозг ребят.
Эту историю рассказал сайт “Ukrainian People” со ссылкой на воспоминания, которыми поделилась в сети пользователь Лала Тарапакина, которая обожает разматывать клубки и сопоставлять истории. Например, старое забытое интервью с Анной Губаревой, онкологом Киевского института радиологии и онкологии, которая принимала первых ликвидаторов, завели ее в множество поисковых запросов и многочисленных показаний.
Известно, что первых ликвидаторов из пожарных доставили на самолете в Москву, в шестую клиническую больницу. Известно, что мест в Москве хватило не всем. 13 пожарным повезло — они могли получить инновационное лечение от американского доктора Гейла, который должен был спасать героев Чернобыля по своей новой прогрессивной методике. 11 пожарным повезло меньше — их привезли в киевский институт радиологии и онкологии, к главному радиологу Украины, Леониду Киндзельскому.
Киндзельський Л. П., главный радиолог МЗ Украины (1978 — 1986), доктор медицинских наук, профессор, Заслуженный деятель науки и техники Украины, академик Украинской АН национального прогресса. Международным автобиографическим институтом признан «Человеком ХХ столетия»
Много лет методика доктора Гейла была признала ошибочной, а позже — преступной: в США его ждал скандал на уровне Конгресса, а в СССР наконец выяснили, что он — просто военный врач без медицинского образования, который ставил эксперименты на людях. В интернете можно найти много его фотографий и материалов о нем.
Они умирали, потому что их лечили в Москве»: герой, которого не показали в сериале «Чернобыль», рассказал правду об аварии (Обозреватель, Украина)
Хватаю в каждую руку по восемь килограмм рукавов и в противогазе по приставной лестнице лезу наверх. Пот заливает глаза, снимаю противогаз и кидаю вниз. Леня снова кричит. Поднял я туда эти рукава. Гидранты не давали воду, потому что трубопровод был поврежден. Насосы залиты водой, электроэнергия отключена. Нужно было срочно поставить насосную станцию, от пруда забрать охладитель. Руки обжег радиацией, потом кожа вся слезла.
Что-то нас удерживало от того, чтобы ехать в Москву. Еще до аварии я знал, что если схватил радиацию, то нужно выпить спирт или самогонку. Еще начальник цеха Фроловский мне говорил, если на выходе у меня обнаруживали дозу: «Сынок, тебе еще детей рожать. Иди и выпей полстакана спирта, и без этого его не выпускать».
— Да. Брату сделали пересадку костного мозга. У Лени в костном мозге осталось 27% живых частиц, он уже чах. И если бы его лечили, как в Москве, то он давно был бы на кладбище. Отличие методики Леонида Петровича в том, что он пересаживал живой костный мозг. А по теории Гейла тем, у кого костный мозг убит на 80%, нужно перед пересадкой костный мозг донора облучить, и только потом пересаживать.
За то, что Леонид Петрович делал все по-своему, его Гуськова (главврач Московской больницы №6 — прим. авт.) сняла с должности. Но он все равно к нам приходил, говорил, что нас не бросит. «Они мне запретили работать самостоятельно, а я спасал человека», — говорил он. А Москва хотела, чтобы он работал по методике Гейла. У брата донорский мозг прижился, он стал выздоравливать. А они своими экспериментами убили людей. Как так получилось, что у нас умер только один человек, а в Москве почти все?
— Однажды при загрузке топлива сорвался стержень с топливом и разбил охлаждающую рубашку. Тогда была большая утечка радиации. По всей территории станции грунт глубиной с метр сняли. Город Припять мыли, машины у нас позабирали. Мы домой пришли без формы, потому что она была грязная, шли в рабочем белом одеянии. Тогда все приборы зашкаливали. Симптомы были такие, как будто мы получили лучевую болезнь: слабость, тошнота, рвота. После этой аварии шесть человек из одной бригады умерли, в клинике, один за другим. Но нам ничего не говорили.
Жила она у своих знакомых. Каждый день с утра — на базар, потом сварить бульон на шестерых и с шестью пол-литровыми банками через всю Москву бежать в больницу. Купила им зубную пасту, полотенца, щетки, мыло — у ребят ничего не было. Она не знала, что клиника течения лучевой болезни всего 14 дней. Страшных дней.
Сколько раз потом бессонными ночами приходила ей в голову мысль: случись авария на несколько часов позже, Василий остался бы жив — у него была увольнительная с 4 утра 26 апреля, собирались ехать к его родителям, сажать картошку. Но все случилось, как случилось. В 1 час 23 минуты ночи на Чернобыльской АЭС произошел взрыв. Пожарных вызвали как на обычный пожар: не дав дозиметров, респираторов и спецодежды. «Ложись спать, я разбужу тебя, когда вернусь!» — крикнул ей Василий. Он, конечно, не вернулся.
Василий менялся каждую минуту: цвет лица то синий, то бурый, то серый. Все тело трескалось и кровило, во рту, на щеке, на языке появились язвы. Он еще бодрился: 1 мая достал из-под подушки три гвоздики (попросил нянечку купить) и протянул Людмиле. Это были последние, подаренные им цветы. Обнял ее и они вместе смотрели из окна салют, как когда-то мечтали — салют в Москве.
. К семи утра она нашла его в больнице — распухшего, с заплывшими глазами, с непрекращающейся рвотой. Сказали, что нужно много молока, и Людмила с Таней Кибенок, женой пожарного, бывшего в одном с Василием наряде, на машине помчались по соседним селам. Вернувшись, они не узнали город: вводились войска, перестали ходить поезда и электрички, вдоль дороги выстроились в ряд автобусы для эвакуации. Странно и страшно видеть на кинопленках того времени, засвечивавшихся белыми вспышками радиации, военных в наглухо застегнутой спецодежде с респираторами и в противогазах, словно пришельцы из другого мира, бродящих среди мирных жителей Припяти.
28 апреля пожарных, ничего не объясняя их родственникам, спецрейсом отправили в Москву в шестую радиологическую больницу. Людмила помчалась за ними. Без специального пропуска туда нельзя было войти, но деньги, данные вахтеру, открыли перед ней двери. Она добралась до кабинета заведующей отделением Ангелины Гуськовой и каким-то чудом, единственная из всех жен, уговорила ту выписать пропуск для пребывания в больнице с 9 утра до 9 вечера. «У вас есть дети?» — спросила Гуськова. Людмила нутром почуяла — нужно соврать. «Да, мальчик и девочка». «Ну тогда вы больше не будете рожать. Хорошо, я пущу вас к нему».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1986 года за мужество и героизм, проявленные при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, лейтенанту внутренней службы Виктору Николаевичу Кибенку посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Золотая звезда и орден Ленина стали семейной реликвией. На неоднократные предложения сдать их в музей Ирина Иосифовна отвечала категорическим отказом: «Вы у меня уже сына забрали!» В Иванкове на стене дома, где жил герой, висит памятная табличка, во дворе ему установлен памятник, одна из улиц города названа его именем.
26 апреля – день скорби по тем, кто в 1986 году погиб, спасая мир от последствий Чернобыльской катастрофы, крупнейшей за всю историю атомной энергетики. Четвертый блок АЭС взорвался во втором часу ночи, выбросив большое количество радиоактивных веществ. Начался пожар. Первыми к месту ЧП прибыли дежурный караул (им руководил лейтенант Владимир Правик) из пожарной части ВПЧ-2 по охране ЧАЭС и караул (возглавлял его лейтенант Виктор Кибенок) 6-й военизированной пожарной части Припяти. Ценою своих жизней пожарные не дали огню перекинуться на третий энергоблок, иначе последствия были бы непредсказуемы…
— Муж пришел ко мне: «Ирина, не плачь, не кричи — нашего сына больше нет…» — тяжело вздыхает Ирина Иосифовна. — Моему мальчику было всего 22 года. С сердечным приступом я попала в больницу, но помощи от медиков там фактически не получила — как только врачи слышали, что я из Чернобыля, от меня шарахались, как от прокаженной. Мы очень хотели похоронить Виктора на родине или в Киеве. Но нам не разрешили — от тела шло очень большое излучение, и перевозить его было нельзя. Так что хоронили вместе с остальными погибшими пожарными и работниками станции на Митинском кладбище в Москве. При этом сотрудники КГБ и высокие московские чиновники требовали от нас: «Над телом Виктора не плачьте! Тут слишком много иностранных корреспондентов».
Витя был на дежурстве, когда взорвался реактор. Мы утром ждем, а его все нет. Начали волноваться, муж стал звонить по всем телефонам. Тогда узнали о пожаре на АЭС, да и сами увидели — в сторону станции шли машины с песком и цементом. Обстановка кругом была такая напряженная, как будто началась война. Наконец узнали, что весь их караул отвезли в городскую больницу Припяти. Уже потом нам рассказали, что ребята самыми первыми приступили к тушению пожара, убирали радиоактивные элементы с крыши. И все это делали без масок, защитных костюмов, голыми руками. К тому же стоял такой жар, что они сняли куртки и работали в одних рубашках, а сапоги прилипали к раскаленной поверхности крыши…
— Мы собрались ехать в больницу, но нам позвонили врачи и предупредили: «Все пострадавшие сильно облучены. К сожалению, тут мы помочь ничем не можем, их забирают в Москву, в 6-ю клиническую больницу», — присоединяется к нашему разговору сестра Виктора Кибенка 48-летняя Татьяна. — Отправили их на самолете. Можете себе представить, какие гигантские дозы облучения были у наших ребят, если перевозившие их летчики потом умерли от лучевой болезни, а самолет пришлось утилизировать! Прошло еще десять дней, снова звонок — уже от московских медиков. Мне, папе и маме сказали приехать туда, чтобы сдавать костный мозг. Отправились втроем в дорогу. Приехал в московскую больницу и американский врач Гейл, которого представили как большого специалиста по пересадкам. Мы и все родители пострадавших так на него надеялись! Первому пересадили костный мозг коллеге брата Василию Игнатенко, донором стала его родная сестра (она серьезно болеет до сих пор). Увы, положительного результата это не дало. От пересадок отказались. В больнице нас к брату не пускали, да и сами врачи заходили к нему буквально на секунды, чтобы сделать очередной укол или поставить капельницу, и тут же выскакивали в коридор. Беременная жена Виктора Таня буквально умолила медсестру пустить ее к мужу на минуту. Облучилась, позднее потеряла ребенка. А 9 мая Виктору внезапно стало лучше. Сам встал с больничной койки, пошел в душ. Перед этим похлопал по плечу уже ослепшего Володю Правика: «Все будет хорошо, мы с тобой еще повоюем! И чарку не раз выпьем!» Умерли они оба в ночь с 10 на 11 мая, а потом все остальные ребята…
Пожарные ЧАЭС
Владимиру Правику было всего 23 года, когда он получил диагноз «острая лучевая болезнь тяжелой степени». Кроме этого, его молодое тело и лицо пострадало от радиационного ожога, а все что осталось его жене – это посмертное звание «Герой СССР» и заключение, выданное в медицинской санитарной части. Этот отважный парень одним из первых положил свою жизнь во спасение людей нашей планеты. Ведь врываясь в эпицентр радиоактивного пожара на ЧАЭС лейтенант принимал самое активное участие в тушении.
В советские годы, тем более после тяжелых новостей о трагедии и эвакуации, никто даже догадаться не мог, что 23 мая трагедия могла повториться. С телеэкранов звучали успокаивающие новости о том, что больше бояться нечего. На самом деле в этот самый миг, в теплый майский день смелые мужчины пытались предотвратить новый пожар на Чернобыльской АЭС.
Пожарные на Чернобыльской АЭС впоследствии получили не только телесные травмы, но и душевные, моральные и психологические нарушения, которые как тень преследовали выживших героев всю жизнь. Воспоминания минувших дней 1986 года теперь неоднократно будут возрождаться в сознании героев. Трагедия на ЧАЭС навсегда оставила отпечаток в их жизни.
- Владимир Тишура — занимая должность старшего пожарного находился в самом сердце реакторного зала, где радиация достигала немыслимых значений.
- Николай Титенок — сражался с врагом без всякой защиты, несмотря на последствия и конечный результат.
- Николай Ващук, Василий Игнатенко и Александр Лелеченко – это мужественные пожарные на Чернобыльской АЭС, без помощи которых было просто не обойтись в тяжелые минуты жизни станции.
Среди героев пожарных Чернобыльской АЭС всегда будут звучать имена братьев Шаврий. Братья также тушили пожар и находились в неразрывной цепочке спасения. Благодаря их действиям не произошло еще одного взрыва, который мог привести к сдвигу земной оси. Тогда последовал бы полный крах человеческой цивилизации на Земле.
Пожарный 6-й самостоятельной военизированной пожарной части по охране города Припять, старший сержант внутренней службы.
Родился 5 декабря 1962 года в Киевской области, учился в мореходном училище. В ту ночь приступил к работе одним из первых – в 1 час 35 минут. Был на посту, пока хватало физических сил. Затем, как это говорилось, «выбыл из строя».
«Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: «Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду». Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось. Все небо. Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами. Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар. », – вспоминает Людмила.
Во время катастрофы ему было всего 23 года. За месяц до аварии у него родилась дочь.
В 01:33 по боевой тревоге были подняты караулы лейтенанта Владимира Правика в Чернобыле и лейтенанта Виктора Кибенка в Припяти. Прибыв на место и увидев языки пламени, вырывавшиеся из-под крыши станции, Правик передал в эфир сигнал номер три – вызов на помощь всех дежурных караулов чернобыльских и киевских пожарных частей. В течение нескольких минут прибыли автомобили припятского караула под командованием Виктора Кибенка.
Родился в 1951 году в Казахстане.
Леонид Телятников был специалистом первого класса. В день аварии он был в отпуске – выйти на работу он должен был только с 28 апреля. И никто бы не упрекнул майора, если бы в ту ночь его бы не было на АЭС.
Непосредственный начальник пожарных расчетов, приписанных к ЧАЭС, он прибыл на место аварии вскоре после Правика и Кибенка и взял на себя командование. Был в первых рядах тушивших пожар.
После оценки обстановки стало ясно, что пламя подходит к машинному залу, в котором содержится несколько тонн масла – то есть, грозит разрушить всю станцию и перебросить пожар в смежные энергоблоки. После этого Правик принял единственно верное решение – бросить все имеющиеся в его распоряжении силы на борьбу с пожаром. Задача была простой – продержаться до прибытия подкрепления, не допустить распространения огня.
Тридцать лет Чернобылю: памяти героев-пожарных (ФОТО)
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1986 года за мужество, героизм и самоотверженные действия, проявленные при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, лейтенанту внутренней службы Правику Владимиру Павловичу было присвоено высокое звание Героя Советского Союза (посмертно).
Последним местом его службы стала должность начальника Управления пожарной охраны г. Москвы, на которой он также сделал очень много для тушения пожаров в российской столице. Но болезнь давала о себе знать. Спустя восемь лет после катастрофы на ЧАЭС, 22 мая 1994 г., генерал Максимчук скончался.
После лечения в Москве он переехал обратно в УССР — в Киев, продолжил службу во Внутренних войсках МВД СССР. Пожалуй, именно майор Телятников, руководивший тушением пожара на крыше четвертого блока, стал наиболее известным «чернобыльцем» не только советского, но и международного масштаба.
В тот же день 11 мая 1986 г. в 6-й клинической больнице г. Москвы скончался и Виктор Николаевич Кибенок. Двадцатитрехлетнему лейтенанту внутренней службы Кибенку, получившему крайне высокую дозу облучения, 25 сентября 1986 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1986 года за мужество, героизм и самоотверженные действия, проявленные при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. У лейтенанта Кибенка осталась молодая супруга Татьяна.
Ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС заняла долгие годы. Можно считать, что она фактически не закончена и по сей день. Спустя три недели после аварии, 16 мая 1986 г., на заседании правительственной комиссии было принято решение о долговременной консервации разрушенного взрывами энергоблока.
Кадр из сериала «Чернобыль». / Фото: www.dtf.ru
Когда Василий был в смене, Людмила часто смотрела в окно и любовалась супругом. Весной 1986 года они уже знали: у них скоро будет ребёнок. Мечтали, как славно заживут втроём. 27 апреля они собирались поехать с мужем к его родным, надо было помочь посадить огород. Но 26 апреля 1986 года перечеркнуло все надежды.
Заснуть она так и не смогла. Всё ждала и ждала, когда же смена вернётся в часть. В семь утра Людмиле передали: Вася в больнице. Она бежала, не разбирая дороги, но у больницы уже стояло оцепление, туда никого не пускали. Возле оцепления стояли жены и родные других пожарников, оказавшихся в больнице. Они бросались к каждой машине скорой помощи, но и к ним не пускали. Девушка разыскала знакомого врача, уговорила её пропустить на несколько минут к мужу. Он просил её уезжать, спасать ребёнка. Но как же она могла бросить его в такую минуту?!
Василий Игнатенко. / Фото: www.ridna.ua
Василий Игнатенко был одним из первых пожарных, которые прибыли на Чернобыльскую АЭС тушить пожар. Рядовой пожар, как они тогда думали. Сегодня историю Василия и Людмилы Игнатенко знает весь мир благодаря сериалу «Чернобыль», премьера которого состоялась 6 мая 2022 года. Честны ли были создатели сериала со зрителями, рассказывая о судьбе героя и настоящем подвиге преданности и самоотверженности, который совершила его 23-летняя супруга?
Забытый герой Чернобыля
— 26 апреля 1986 года нашего руководителя профессора Леонида Киндзельского вызвали в Министерство здравоохранения Украинской ССР и сообщили, что на Чернобыльской АЭС произошла авария, — продолжает Анна Губарева. — Леонид Петрович занимал тогда должность главного радиолога республики. Ему поручили с группой коллег неотложно отправиться в Припять, чтобы обследовать пожарных и персонал станции, ведь эти люди получили огромные дозы облучения в ночь аварии.
Киндзельский с коллегами первым делом провели так называемую сортировку пациентов: переоблученных, у которых было очень плохое самочувствие (головокружение, потеря сознания, рвота), отправили на самолете в Москву в больницу номер шесть, где лечили людей, получивших большие дозы радиации на ядерных объектах, например, атомных подводных лодках. Тем временем мы занялись подготовкой к приему остальных пострадавших — для них нужно было освободить палаты двух отделений. Больных, которых нельзя было отправить домой по медицинским показаниям, перевели в другие отделения.
— Да, но только до пятого мая — в этот день к нам явились «товарищи в штатском». Они обязали всех держать язык за зубами, изъяли истории болезней и другую документацию. Впрочем, пожарные не очень-то их испугались и после визита сотрудников спецслужбы говорили все, что хотели.
— В день на питание обычного больного полагались один рубль пятьдесят две копейки. Во время обеда все получали по пятьдесят граммов мяса. Его варили с борщом или супом, затем доставали из кастрюли, делили на порции и клали каждому в тарелку. Но на питание пострадавших от радиации на ЧАЭС тратили гораздо большие суммы. Таким пациентам давали вдоволь мяса, рыбы, дефицитные тогда языки, красную икру. Хорошее питание стимулировало обменные процессы в организме, благодаря чему выводились радионуклиды. Кроме того, продукты с высоким содержанием белка способствовали восстановлению показателей крови, которые у переоблученных резко ухудшились.
— К сожалению, нет. Поначалу мы даже не подозревали об опасности получить дозу радиации от больных. Узнали об этом случайно: радиологи периодически проверяли с помощью дозиметров наших пациентов, кто-то из медиков остановился рядом с прибором, и раздался тревожный звуковой сигнал. После этого случая врачей и медсестер, работавших с переоблученными, проверили в гамма-камере. Нам сказали, что норма военного времени не превышена. Однако приняли меры, чтобы хотя бы не нести радиацию своим детям, мужьям. Одежду, в которой общались с пациентами, оставляли на работе. Периодически сами ее стирали. Никто из врачей чернобыльский статус не получил. Из тех, кто тогда лечил у нас переоблученных, на сегодняшний день в институте работаю только я. Мы все пострадали от радиации. За минувшие годы я дважды перенесла онкозаболевания. Кстати, курс лечения проходила в палате, которую нам отремонтировали наши чернобыльские пациенты в благодарность за спасенные жизнь и здоровье.
Одежда Пожарников Из Чернобыля В Москве В 6 Больнице
«Здравствуйте мои дорогие, хорошие Наденька, Наташенька! С большим приветом к вам курортник и лодырь. Это я говорю потому, что отлыниваю от воспитания нашей крошки Наташки. В начале письма прошу извинить за почерк и ошибки. Это, кстати, ты, Надя, виновата, что переписывала за меня служебные планы и конспекты и совсем меня разучила держать ручку. Живу я хорошо. Поселили нас в институте клиники для осмотра. Как вы знаете, здесь все, кто был тогда. Так что мне весело, ведь мой караул весь при мне. Ходим, гуляем по вечерам, любуемся вечерней Москвой. Одно плохо, что любоваться приходится из окна. Увы, такие здесь законы.
Надя, ты будешь читать это письмо и плакать. Не надо, утри слёзки.. Всё обошлось хорошо. Мы ещё до ста лет доживём. И дочурка наша ненаглядная нас перерастёт раза в три. Очень по вам, очень соскучился. Закрою глаза и вижу тебя, Надя с Натальей Владимировной. Да, ещё, пожалуй, вы меня не узнаете, когда приеду. Начал отпускать усы и бороду. Сейчас у меня здесь мама. Примчалась. Она вам позвонит и скажет, как я себя чувствую, чувствую я себя хорошо. На этом буду заканчивать. Не волнуйтесь, ждите с победой. Крепко обнимаю и целую. Твой навеки Владимир. Москва, 6-я клиническая больница».
Когда Надя получила это письмо, Владимира уже не стало».
Через семь минут после начала битвы на подмогу местным пожарным прибыл караул СВПЧ-6 под руководством майора внутренней службы Леонида Телятникова, начальника части. Он принял на себя функции РТП-2 и отправился на разведку на кровлю, а затем в машинный зал и на подстанцию.
Леонид Телятников
Коллаж, найденный в Интернете
«Над станцией стояла чудная теплая, наполненная запахами весны ночь. Нигде ничего не горело. Только над реактором струился пепельного цвета дым и стоял столб какого-то странного, не похожего на огонь свечения.
«Что может там гореть? — спрашиваю Денисенко. Василий сам удивляется: пылающий битум на кровле погасили караулы Правика и Кибенка. Других горючих материалов там не должно быть. Об этом Денисенко знал еще со времени строительства.
Под утро, в четыре тридцать, приехали заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД Украины полковник Гурин, заместитель начальника нашего управления Иван Захарович Коцюра. В 4.50 мы доложили в Киев, что пожар локализован, т. е. он уже не может распространиться. А в шесть тридцать пять, после дополнительной разведки по всем объектам, мы убедились, что с огнем покончено.
«При такой обстановке никто не позволил себе никакого расслабления. А наоборот, показали свою сплоченность и организованность, умение принять самостоятельное и даже рискованное, но единственно правильное в данной ситуации решение. Хотя каждый знал и понимал, на что идет. И я, как командир отделения, депутат горсовета, хочу отметить, что все это зависело от нас и дело мы выполнили честно и добросовестно. Не уронили честь пожарного подразделения, которое охраняло Чернобыльскую атомную электростанцию» (Иван Бутрименко)
В военизированной пожарной части №2 (ВПЧ 2) по охране Чернобыльской АЭС начальником караула в ночь на 26 апреля был Владимир Правик. Первая запись о связанными с трагедией делами, сделанная диспетчером части, датируется 26 апреля, 1 час 28 минут ночи. Уже в больницах ребята вспоминали, что сразу после срабатывания сигнализации кинулись к окну — над четвертым блоком взвился очередной огненный шар.
И 17 человек под командованием Владимира Правика прибыли к месту, определив номер (сложность) пожара как третий.
Владимир Правик (скрин с разворотом, найденный в Интернете)
- Ликвидаторы, получившие инвалидность и потерявшие трудоспособность.
- Граждане, присутствовавшие на пораженной территории после аварии определенное количество дней: с момента ЧС до 1.07 1986 — без установления периода, с 1.07 до 31.12.1986 — не менее пяти дней. Для находившихся в зоне облучения — не менее 14 дней, в том числе и гражданские.
- Ликвидаторы последствий, жители территорий добровольного переселения, граждане, находившиеся в зоне более 1 месяца с 1988 по 1990 годы.
- Постоянно проживающие в зоне радиологического контроля, более 4 лет.
- Участники ликвидации последствий аварии в ЧАЭС (военнослужащие и военнообязанные, пожарные, работники МВД, медперсонал).
- Граждане, проживавшие и эвакуированные из зараженных радиацией территорий.
- Доноры, пожертвовавшие свой костный мозг пострадавшим от аварии.
- Члены семей чернобыльцев.
Полицейский признался, что про такой госпиталь он ни разу не слышал и предложил гостю обратиться в администрацию. Мы вызвались сопроводить пожилого человека к мэрии, а по дороге узнали о том, что привело его в наш город. Сан Саныч рассказал, что в Чечне ему не оказывали нужного медицинского обслуживания, и кто-то из знакомых посоветовал ему поехать в «то ли Обнинск, то ли Огниниск». Сан Саныч медлить не стал, и, не спросив точного адреса, выехал в Москву, там нашёл в расписании нужную электричку, и вот уже 30 минут как гуляет по первому наукограду. У чернобыльца проблема с руками, кожа меняет цвет, и ему необходимо лечение, хотя дедуля очень активный и компанейский.
- При переводе граждан по медпоказаниям из одной категории здоровья в другую или при оформлении инвалидности назначаются пособия пожизненно или до полного восстановления трудоспособности.
- Также чернобыльцам льготы назначаются на время нетрудоспособности в размере полного оклада.
- При наличии в семье детей до 14 лет начисляются компенсации на покупку продуктов питания.
Долгое время, да и сегодня, так называемый чернобыльский синдром, то есть страх человека перед радиацией, считается многими авторами в медицинской среде, чуть ли не главной причиной по которой возникает повышенный риск заболеть и умереть. Вроде бы как все из головы. Это и понятно, радиации не видно, не слышно, она не имеет запаха, если она и есть, то только в головах у тех, кто боится от нее заболеть. Возможно, это и имеет место быть, но для небольшого числа особенно мнительных. Реальность несколько другая.
Если ребенок чернобыльца достиг совершеннолетия, он получает право на внеочередное улучшение жилусловий, скидки при оплате квитанций за услуги ЖКХ и квартплату, защиту от сокращения на работе. Внукам чернобыльцев льготы 2022 года обеспечивают право на зачисление в детсад без регистрации в очереди.
Но все бесполезно, он не мог даже пить… Проглотить сырое яйцо… А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: «Девочки, — прошу, — мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж». Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги.
Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: «Как он там?» — «Пятнадцать минут назад умер». Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: «Почему? За что?». Смотрела на небо и кричала… На всю гостиницу… Ко мне боялись подойти… Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы… Он лежал еще в барокамере, не увезли… Последние слова его: «Люся! Люсенька!» — «Только отошла. Сейчас прибежит», — успокоила медсестра. Вздохнул и затих…
Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все протереть, покрошить… Кто-то просил: «Привези яблочко». С шестью пол-литровыми баночками… Всегда на шестерых! В больницу… Сижу до вечера. А вечером — опять в другой конец города. На сколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!!
Отлучилась… Возвращаюсь — на столике у него апельсин… Большой, не желтый, а розовый. Улыбается: «Меня угостили. Возьми себе». А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то что есть, к нему прикасаться страшно. «Ну, съешь, — просит. — Ты же любишь апельсины». Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе… А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти… И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь…
А я тогда металась из одной палаты в другую, от него — к ней. Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катетер… Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться… Отсовывать… И пробираться к нему…
Одежда Пожарников Из Чернобыля В Москве В 6 Больнице
Роберт Гейл Пол Тарасаки Арманд Хаммер
Он лежал уже не в обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, делать уколы, ставить катетер. Все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться. Тихонько плёнку отодвину и проберусь к нему. В конце концов возле его кровати мне поставили маленький стульчик. Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: » Люся, где ты? Люсенька!» Звал и звал. Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье. Полностью обслуживали. Откуда там появились солдаты? Не спрашивала. Людмила Игнатенко, цитируется по книге Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва. Хроника будущего»
Кстати, о мародёрах. Несмотря на то, что Припять быстро огородили и охраняли, они всё равно умудрялись проникать в город, взламывать квартиры и забирать оттуда ценные вещи. Нередко мародёрствовали и сами милиционеры. По словам Стародумова их ловили при помощи КГБ:
Но самое грустное произошло, когда началась работа с материальными ценностями, что было, в принципе, ожидаемо. Здесь очень «помогала» бюрократия. Так при вывозе детей в лагеря существовало строгое требование вывозить только детей, учившихся не в первом и не в десятом классах. Родители были возмущены, и сотрудники исполкома периодически шли на уступки и нарушения инструкций, прописывая неправильные данные. Родители просили отправлять своих детей в крымский «Артек», ведь путёвки выдавались именно туда, хотя существовал ещё один вариант – «Молодая гвардия» в Одесской области.
В Москве всё началось с анализов. Брали анализы крови – из пальца и, что было гораздо важнее, из вены. Врачам необходима была каждодневная информация о состоянии крови своих пациентов, ведь именно на крови в первую очередь отражались последствия переоблучения. Делали заборы тромбомассы из крови для дальнейших переливаний. В дальнейшем количество клеток крови снижалось у пациентов до критически малых значений, они становились беззащитны перед любой инфекцией, что при сильнейших ожогах различной природы (от пара, радиационных), а также постепенно проступающих на коже язв, приводило к риску смерти от заражения крови или инфекции. В палатах постоянно работали кварцевые лампы, стояла стерильная чистота. Во многом не без помощи сначала военных, а потом медсестёр и нянечек, многие из которых прибыли с других АЭС и были очень молоды.
МЕДИКИ В ПЕРВЫЕ ЧАСЫ ПОСЛЕ АВАРИИ НА ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АЭС
Диспетчерская «Скорой помощи» располагалась по соседству с приемным покоем в здании больницы г. Припять. Одновременно в помещении, где принимали больных, можно было обработать до 10 человек, но никак не десятки, как пришлось в ночь и утром 26 апреля. Здесь имелся ограниченный запас чистого белья и всего одна душевая установка. Правда, при обычном ритме жизни города этого вполне хватало.
В работу по обработке больных включились и наши хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. Но под утро все абсолютно вымотались. Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там, на ЧАЭС есть санпропускник?». После этого наступила передышка минут на 30. Мы за это время успели разобрать кое-какие личные вещи поступивших. И где-то с 7.30 утра к нам стали привозить уже обработанных и переодетых больных.
В 8.00 нам пришла смена…».
Старшего фельдшера Т. А. Марчулайте вызвала ночью на работу санитарка. Где-то в 2 ч 40 мин она уже принимала в приемном покое первых пострадавших. Вот что она рассказала о работе в первые часы после аварии:
«Я увидела диспетчера «Скорой» Мосленцову. Она стояла, и слезы буквально текли из ее глаз. В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица.
Удивлялась, что многие поступившие – в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого – наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб. Зрелище было очень тяжелым. Но приходилось работать. Я попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это, как положено, было некому…
Из терапевтического отделения поступила просьба, чтобы никто ничего с собой не брал, даже часы – все, оказывается, уже подверглось радиоактивному заражению, как у нас говорят – «фонило».
Задействованный персонал медиков отдал все силы для спасения людей. Врач Белоконь сам из последних сил добрался со станции до больницы, где его немедленно уложили с теми же симптомами, что и у тех, кого он отправил сюда до этого.
На пределе сил работала на Чернобыльской станции фельдшер М. М. Сергеева, дежурившая в ту ночь в здравпункте административно-бытового корпуса №1 станции.
И все-таки, как и при локализации аварии, так и при оказании помощи пострадавшим, тесно переплелись самоотверженность персонала и неготовность соответствующих служб встретить такую беду. Почему сначала не действовал санпропускник самой атомной станции? Почему не сработала в полном объеме система обработки больных на случай массового поражения людей? Да и саму методику оказания первой помощи в случае радиационного поражения удалось применить не сразу и не полностью.
Такие были вопросы в адрес руководителей медицинской службы. Лишь благодаря мужеству и самоотверженности рядовых медицинских работников, водителей «Скорой помощи», пренебрегших во имя дела опасностью, удалось поддержать пострадавших на первом этапе их лечения.
Вот урок, который преподал Чернобыль.
Атомная медсанчасть
25 апреля 1986 года была запланирована остановка 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС для очередного планово-предупредительного ремонта. В ходе остановки решено было провести испытание так называемого режима «выбега ротора турбогенератора», предложенного генеральным проектировщиком в качестве дополнительной системы аварийного электроснабжения. В 1:23:04 начался эксперимент. Из-за снижения оборотов насосов, подключённых к «выбегающему» генератору, и положительного парового коэффициента реактивности мощность реактора начала расти. В 1:23:39 нажата кнопка аварийно защиты на пульте оператора. В следующие несколько секунд зарегистрированы различные сигналы, свидетельствующие о быстром росте мощности, затем регистрирующие системы вышли из строя. Произошло несколько мощных ударов, и к 1:23:47—1:23:50 реактор был полностью разрушен.
4-й энергоблок в 1986 году.
Другой пациент Александр Лелеченко, работавший на станции заместителем начальника электроцеха, после капельницы почувствовал себя лучше, потихоньку улизнул из медсанчасти и вернулся на аварийный энергоблок. В общей сложности Лелеченко получил дозу в 2500 рентген. Умер в больнице Киева.
Не дождавшись врача, фельдшер Скачек повёз первую партию пострадавших в медсанчасть № 126 г. Припять. Через 40 минут после взрыва в медсанчасть поступили первые 7 пострадавших, в 4 часа 30 минут – 36, а к 10 часам утра – 98 человек. «Чернобыльцев» принимали Г. Н. Шиховцов, А. П. Ильясов и Л. М. Чухнов. Прибыла заведующая терапевтическим отделением Н. Ф. Мальцева. В работу по обработке больных включились хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. За подмогой по квартирам медиков отправили санитарку. Но многих не оказалось дома: ведь была суббота, и люди разъехались по дачам.
Из терапевтического отделения потребовали, чтобы больные ничего с собой не брали, даже часы – все подверглось радиоактивному заражению. Марчулайте попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это было просто некому.
В медсанчасти рос уровень радиации. Мобилизованные из Южатомэнергомонтажа женщины постоянно мыли в полы, но производивший замеры дозиметрист повторял: «Моют, моют, а все равно грязно…». Чтобы освободить койки для пострадавших и не подвергать облучению больных, попавших в стационар до катастрофы, их стали отправлять домой прямо в пижамах. Благо, ночь стояла тёплая.
Где В Москве Лечили Чернобыльцев 6 Больница
После окончания школы, Елена поступила учиться в московский ВУЗ. На втором курсе института впервые столкнулась с заболевание щитовидной железы. Обратилась к врачам, когда заметила тремор рук. С тех пор периодически принимала препараты, в 40 лет была прооперирована, удален узел в щитовидной железе, онкопатологии не обнаружили. Муж Елены родом из города Пермь, территория Пермской области не была подвержена радиоактивным осадкам. В семье родилось двое сыновей. Старший с рождения страдал расстройством желудочно-кишечного тракта. В 27 лет мужчина имеет диагноз неспецифический язвенный колит. Младший сын рос вполне здоровым ребенком, но в 20 лет начали выпадать волосы, борьба с алопецией особого результата не дала, у родителей проблем связанных с потерей волос не было. В целом семья Елены всегда была спортивной, в доме были лыжи, велосипеды, вредных привычек не имели. Проблемы со своим здоровьем и здоровьем сыновей, Елена связывает с тем, что «хватанула» в детстве радиации. Давно еще, знакомая посоветовала носить девушке короткие бусы из жемчуга, поближе к пораженному органу. Жемчуг, сказала, помогает справляться с болезнями щитовидки. Елена и носит всю жизнь жемчуг, и эта ниточка дает ей силы и надежду. И хорошие врачи, безусловно…
Смирнова Ольга.
В статье использованы данные из монографии «Авария Чернобыльской атомной станции (1986–2011 гг.): последствия для здоровья, размышления врача» А.К. Гуськова, И.А. Галстян, И.А. Гусев. Под общей редакцией члена-корр. РАМН А.К. Гуськовой. М.: ФМБЦ имени А.И. Бурназяна, 2011.
Стоит отметить, что ежегодно в связи с инфляцией валюты, пересмотром величины минимального прожиточного минимума, проводится также и индексация выплат, начисляемых чернобыльцам – таким образом сумма, которую они получают по каждой из статей будет увеличиваться.
Зоной проживания с правом на отселение является часть территории РФ, которая пострадала от катастрофы на Чернобыльской АЭС, с плотностью загрязнения почв цезием-137 от 5 до 15 Ки/кв. км (ст. 10 Закона РФ от 15.05.91 № 1244-1 «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС», далее — Закон № 1244-1). Граждане, проживающие в этой зоне и добровольно выехавшие из нее, относятся к лицам, подвергшимся воздействию радиации вследствие чернобыльской катастрофы (п. 11 ст. 13 Закона № 1244-1). Согласно ст. 22 Закона № 1244-1 данной категории граждан предоставляются меры социальной поддержки, предусмотренные ст. 17 Закона № 1244-1.
Вопросы неудовлетворительного медицинского обслуживания ГПВР в ГП №220 неоднократно обсуждались на встречах с главным врачом ГП №220 г-жой Шастиной В.Р. и в Департаменте здравоохранения г. Москвы, по результатам которых в августе 2012г. Департаментом здравоохранения г.Москвы была проведена проверка, документально подтвердившая перечисленные факты нарушений.Однако, главным врачом ГП №220 реальных мер, направленных на улучшение ситуации, предпринято не было, нарушения законодательства продолжаются.
- люди, проживавшие на пораженных территориях и получившие критические дозы облучения в период аварии;
- специалисты и рабочие, принимавшие участие в ликвидации;
- граждане, заболевание у которых выявили впоследствии по прошествии определенного времени с момента аварии;
- получившие инвалидность, связанную с лучевой болезнью;
- доноры костного мозга для пораженных (независимо от места проведения операции);
- проживающие в период с 1996 года по настоящее время в особых зонах на постоянной основе.
- Постановка на учет на улучшение жилищных условий и выделение помещений.
- Предоставление вне очереди мест:
- в дошкольных образовательных учреждениях;
- в домах для престарелых.
- Выделение оздоровительных путевок и другое.
Когда персонал шел в палату к загрязненным радиацией больным, надевали спецодежду, перчатки, фартуки, маски. При выходе также проводилась обработка одежды, рук. Ограничивалось время пребывания персонала в зоне повышения радиоактивности. Никто из персонала лучевой болезнью не заболел.
Аварии случались и ранее, радиационная медицина развивалась, мы уже владели большим опытом и определенными навыками по диагностике, лечению, сортировке, прогнозу тяжести. Но одновременно такое количество пострадавших с одинаковыми видами воздействия (бета и гамма излучение) – это особенность чернобыльской аварии. С профессиональной точки зрения стали лучше понимать, например, как лечить ожоги, проводить профилактику инфекционных осложнений, все это дало большие уроки. Подтвердилось, в частности, что успешно лечить крайне тяжелые радиационные ожоги небольшой площади можно только пересадкой собственной кожи пациента (лоскуты на сосудистой ножке). А пересадку костного мозга нужно делать только при такой большой дозе облучения, после которой он сам не способен восстановиться (более 800-1000 бэр).
Это зависит от степени тяжести поражения. Острое течение разделяется на период первичной реакции – тошнота, головная боль, рвота; затем латентный период мнимого благополучия; а потом – развернутый период выраженных клинических проявлений в разгар болезни. При тяжелой форме лучевой болезни период мнимого благополучия очень короткий, буквально несколько дней. Поначалу все пациенты разговаривали, общались между собой. Но мы уже в первые дни знали, как у кого будет протекать болезнь. Для медперсонала очень тяжело было смотреть на молодых пациентов и понимать, что некоторые из них обречены. При этом надо было не показывать этого, поддерживать больных, чтобы они верили в лучшее и надеялись.
Молоко с йодом – другое дело. При Чернобыльской аварии выделялся радиоактивный йод, и поэтому йодистые препараты назначали для уменьшения его воздействия на организм, а чтобы йод меньше раздражал желудок, запивали или смешивали с молоком. Йодистый калий — лекарственное средство, которое применяется при радиационных авариях при выбросах радиоактивного йода.
В острый период, когда снижаются лейкоциты, человек беспомощен перед инфекцией. Мы проводили хорошую профилактику инфекционных осложнений и кровотечений, поэтому от них практически никто не умер. Умирали те, кто получил дозы облучения, после которых уже не восстанавливаются ни костный мозг, ни кожные покровы (с большой площадью и тяжестью лучевых ожогов).
У нас, правда, имелась упаковка для оказания первой помощи на случай именно радиационной аварии. В ней находились препараты для внутривенных вливаний одноразового пользования. Они тут же пошли в дело.
В приемном покое мы уже израсходовали всю одежду. Остальных больных просто заворачивали в простыни. Запомнила я и нашего лифтера В. Д. Ивыгину. Она буквально как маятник успевала туда-сюда. И свое дело делала, и еще за нянечку. Каждого больного поддержит, до места проведет.
Остался в памяти обожженный Шашенок. Он ведь был мужем нашей медсестры. Лицо такое бледно-каменное. Но когда к нему возвращалось сознание, он говорил: «Отойдите от меня. Я из реакторного, отойдите». Удивительно, он в таком состоянии еще заботился о других. Умер Володя утром в реанимации. Но больше мы никого не потеряли. Все лежали на капельницах, делалось все, что было можно.
Казалось бы, механизм оказания первой помощи пострадавшим в случае радиационной аварии должен быть определен заранее. Их следовало принимать и обрабатывать непосредственно в санпропускнике атомной станции. Но, прибыв на ЧАЭС, врач Белоконь увидел, что принимать пораженных негде: дверь здравпункта административно-бытового корпуса №2, обслуживавшего 3-й и 4-й энергоблоки, была закрыта. Здесь было организовано лишь дневное дежурство. Пришлось оказывать помощь пострадавшим прямо в салоне машины «Скорой помощи».
Вскоре к Белоконь стали подходить те, кто почувствовал себя плохо. В основном он делал уколы с успокаивающими лекарствами и отправлял пострадавших в больницу. Скачек к тому времени уже увез в город первую партию пораженных, не дождавшись приезда врача. Люди жаловались на головную боль, сухость во рту, тошноту, рвоту. Они были возбуждены. Наблюдались определенные психические изменения. Некоторые выглядели будто пьяные.
Диспетчерская «Скорой помощи» располагалась по соседству с приемным покоем в здании больницы г. Припять. Одновременно в помещении, где принимали больных, можно было обработать до 10 человек, но никак не десятки, как пришлось в ночь и утром 26 апреля. Здесь имелся ограниченный запас чистого белья и всего одна душевая установка. Правда, при обычном ритме жизни города этого вполне хватало.
Старшего фельдшера Т. А. Марчулайте вызвала ночью на работу санитарка. Где-то в 2 ч 40 мин она уже принимала в приемном покое первых пострадавших. Вот что она рассказала о работе в первые часы после аварии:
«Я увидела диспетчера «Скорой» Мосленцову. Она стояла, и слезы буквально текли из ее глаз. В отделении стоял какой-то рев. У привезенных со станции открылась сильная рвота. Им требовалась срочная помощь, а медицинских работников не хватало. Здесь уже были начальник медсанчасти В. А. Леоненко и начмед В. А. Печерица.
Удивлялась, что многие поступившие – в военном. Это были пожарные. Лицо одного было багровым, другого – наоборот, белым, как стена, у многих были обожжены лица, руки; некоторых бил озноб. Зрелище было очень тяжелым. Но приходилось работать. Я попросила, чтобы прибывающие складывали свои документы и ценные вещи на подоконник. Переписывать все это, как положено, было некому…
Из терапевтического отделения поступила просьба, чтобы никто ничего с собой не брал, даже часы – все, оказывается, уже подверглось радиоактивному заражению, как у нас говорят – «фонило».
В работу по обработке больных включились и наши хирурги А. М. Бень, В. В. Мироненко, травматологи М. Г. Нуриахмедов, М. И. Беличенко, хирургическая сестра М. А. Бойко. Но под утро все абсолютно вымотались. Я позвонила начмеду: «Почему больных на станции не обрабатывают? Почему их везут сюда «грязными»? Ведь там, на ЧАЭС есть санпропускник?». После этого наступила передышка минут на 30. Мы за это время успели разобрать кое-какие личные вещи поступивших. И где-то с 7.30 утра к нам стали привозить уже обработанных и переодетых больных.
В 8.00 нам пришла смена…».
Не помню дороги… Будто очнулась, когда увидела его мать: «Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолетом!» Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я – на шестом месяце беременности. Мне так плохо… Ночью сню, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: «Люся! Люсенька!» А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу… (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама… «Куда ты такая?» – плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги.
Дороги не помню… Дорога опять выпала из памяти… В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
Шестая больница – на «Щукинской»…
В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: «Иди». Кого-то опять просила, молила… И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением – Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее зовут, ничего не запоминала… Я знала только, что должна увидеть его…
Она сразу меня спросила:
— У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно. – Есть. – Отвечаю.
— Сколько?
Думаю: «Надо сказать, что двое. Если один – все равно не пустит».
— Мальчик и девочка.
— Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью…
«Ну, ладно, – думаю, – станет немножко нервным». – Еще слушай: если заплачешь – я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса. Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!
Захожу… Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
— Вася! – кричат ему.
Поворачивается:
— О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него – пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла… Им вливали какой-то раствор…
— А чего это ты вдруг пропал? – Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
— Сиди-сиди, – не пускает его ко мне врач. – Нечего тут обниматься. Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
— Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
— Не садись рядом. Возьми стульчик.
— Да, глупости все это, – махнула я рукой. – А ты видел, где произошел взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали…
— Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар… Четыре часа… Пять часов… Шесть… В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать… Его любимые работы… Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.) Иногда будто слышу его голос… Живой… Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет… И во сне… Это я его зову…
Семь часов… В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины «Скорой помощи» заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:
Эту историю, этот рассказ надо читать всем, это правда, страшная правда о том, что произошло 26 апреля 1986 года. Надо читать, чтобы понимать, через что пришлось пройти людям, с чем им пришлось жить, умирать. Что бы помнить… И надеяться, что это больше никогда не повторится.
Вечером в больницу не пропустили… Море людей вокруг… Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, – та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел… Нас специально обманули… Чтобы мы не кричали, не плакали… Ночь… По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону – сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене… Мы по ней идем… Ругаемся и плачем… По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки… Брали с собой гитары, магнитофоны…
Плакали только те, чьи мужья пострадали.
… Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли… Я говорила ему: «Я тебя люблю». Но я еще не знала, как я его любила… Не представляла… Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: «Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду».
11 Апр 2022 vektorurist 81
